Неточные совпадения
Струнников начинает расхаживать взад и вперед по анфиладе комнат. Он заложил руки назад; халат распахнулся и раскрыл нижнее белье. Ходит он и ни о чем не думает. Пропоет «Спаси, Господи, люди Твоя», потом «Слава
Отцу», потом вспомнит, как протодьякон в Успенском
соборе, в Москве, многолетие возглашает, оттопырит губы и старается подражать. По временам заглянет в зеркало, увидит: вылитый мопс! Проходя по зале, посмотрит на часы и обругает стрелку.
В церковь я ходил охотно, только попросил позволения посещать не
собор, где ученики стоят рядами под надзором начальства, а ближнюю церковь св. Пантелеймона. Тут, стоя невдалеке от
отца, я старался уловить настоящее молитвенное настроение, и это удавалось чаще, чем где бы то ни было впоследствии. Я следил за литургией по маленькому требнику. Молитвенный шелест толпы подхватывал и меня, какое-то широкое общее настроение уносило, баюкая, как плавная река. И я не замечал времени…
Прибежал, запыхавшись, какой-то приказный из Верхнего земского суда и сказал
отцу, чтоб он ехал присягать в
собор.
Большая Межевая церковь была почти полна. У Синельниковых, по их покойному мужу и
отцу, полковнику генерального штаба, занимавшему при генерал-губернаторе Владимире Долгоруком очень важный пост, оказалось в Москве обширное и блестящее знакомство. Обряд венчания происходил очень торжественно: с певчими из капеллы Сахарова, со знаменитым протодиаконом Успенского
собора Юстовым и с полным ослепительным освещением, с нарядной публикой.
Через месяц после своего представления архиерею
отец Василий совершал уже литургию в губернском
соборе и всем молящимся чрезвычайно понравился своей осанистой фигурой и величавым служением.
По приезде в Кузьмищево Егор Егорыч ничего не сказал об этом свидании с архиереем ни у себя в семье, ни
отцу Василию из опасения, что из всех этих обещаний владыки, пожалуй, ничего не выйдет; но Евгений, однако, исполнил, что сказал, и Егор Егорыч получил от него письмо, которым преосвященный просил от его имени предложить
отцу Василию место ключаря при кафедральном губернском
соборе, а также и должность профессора церковной истории в семинарии.
— А в будущем году господин Вздошников обещают колокол соорудить — тогда, пожалуй, и в Кимре нам позавидуют! — сообщил
отец дьякон, показывавший нам достопримечательности
собора. — А еще через годик н наружную штукатурку они же возобновят.
Ждать было некогда, и
отец Туберозов, взяв свою трость с надписью «жезл Ааронов расцвел», вышел из дому и направился к
собору.
Полагайтесь так, что хотя не можете вы молиться сами за себя из уездного храма, но есть у вас такой человек в столице, что через него идет за вас молитва и из Казанского
собора, где спаситель отечества, светлейший князь Кутузов погребен, и из Исакиевского, который весь снаружи мраморный, от самого низа даже до верха, и столичный этот за вас богомолец я, ибо я, четши ектению велегласно за кого положено возглашаю, а про самого себя шепотом твое имя, друже мой,
отец Савелий, потаенно произношу, и молитву за тебя самую усердную отсюда посылаю Превечному, и жалуюсь, как ты напрасно пред всеми от начальства обижен.
11-го мая 1863 года. Позавчера служил у нас в
соборе проездом владыка. Спрашивал я
отца Троадия: стерта ли в Благодухове известная картина? и узнал, что картина еще существует, чем было и встревожился, но
отец Троадий успокоил меня, что это ничего, и шутливо сказал, что „это в народном духе“, и еще присовокупил к сему некоторый анекдот о душе в башмаках, и опять всё покончили в самом игривом. Эко! сколь им все весело.
— Вот в этих палатах живал прежде
отец Авраамий, — сказал Суета, указав на небольшое двухэтажное строение, прислоненное к ограде. — Да видишь, как их злодеи ляхи отделали: насквозь гляди! Теперь он живет вон в той связи, что за
соборами, не просторнее других старцев; да он, бог с ним, не привередлив: была б у него только келья в стороне, чтоб не мешали ему молиться да писать, так с него и довольно.
— Что это, боярин? Уж не о смертном ли часе ты говоришь? Оно правда, мы все под богом ходим, и ты едешь не на свадебный пир; да господь милостив! И если загадывать вперед, так лучше думать, что не по тебе станут служить панихиду, а ты сам отпоешь благодарственный молебен в Успенском
соборе; и верно, когда по всему Кремлю под колокольный звон раздастся: «Тебе бога хвалим», — ты будешь смотреть веселее теперешнего… А!.. Наливайко! — вскричал
отец Еремей, увидя входящего казака. Ты с троицкой дороги? Ну что?
Поехали в
собор, отслужили молебны Гурию, Варсонофию и Герману, казанским чудотворцам; прямо оттуда
отец с матерью отвезли меня в гимназию и отдали с рук на руки Упадышевскому; дядька мой, Ефрем Евсеич, также поступил туда в должность комнатного служителя.
Отец и мать ездили в
собор помолиться и еще куда-то, по своим делам, но меня с собою не брали, боясь жестоких крещенских морозов.
Вероятно, под влиянием дяди Петра Неофитовича,
отец взял ко мне семинариста Петра Степановича, сына мценского соборного священника. О его влиянии на меня сказать ничего не могу, так как в скорости по водворении в доме этот скромный и, вероятно, хорошо учившийся юноша попросил у
отца беговых дрожек, чтобы сбегать во мценский
собор, куда, как уведомлял его
отец, ждали владыку. Вернувшись из города, Петр Степанович рассказывал, что дорогой туда сочинил краткое приветствие архипастырю на греческом языке.
Впрочем, напрасно бы кто-нибудь подумал, что Голован был сектант или бежал церковности. Нет, он даже ходил к
отцу Петру в Борисоглебский
собор «совесть поверять». Придет и скажет...
За обедней в воскресенье
собор был набит битком: окуровцы, обливаясь потом, внимательно слушали красивую проповедь
отца Исаии: он говорил об Авессаломе и Петре Великом, о мудрости царя Соломона, о двенадцатом годе и Севастополе, об уничтожении крепостного права, о зависти иностранных держав к могуществу и богатству России, а также и о том, что легковерие — пагубно.
— К Троице я вот схожу. И за твое имя просфору выну. Потом
соборы осмотрю. В баню пойду. Как они,
отец, прозываются: торговые, что ли?
Видит бес, что одному ему с Исакием не сладить, — пошел в свое место, сатану привел, чертенят наплодил, дьявола в кумовья позвал да всем
собором и давай нападать на
отца Исакия…
Приезжали в то время к нашему
отцу игумну Аркадию зарубежные старцы из молдавских монастырей, в Питере по
соборам были и возвращались восвояси.
Вспомнили бы словеса Григория Богослова: «Почто твориши себя пастырем, будучи овцою, почто делаешися главою, будучи ногою?» Скажи им, что мы свято храним правила вселенских
соборов и святых
отец, а в шестьдесят четвертом правиле шестого
собора что сказано?
После того еще многое время длился
собор матерей…
Отцы были тут ни при чем, сидели для счета, всякое дело старицы делали.
Запустело место, где жил
отец Софонтий, куда сходились на
соборы не только
отцы с Керженца и со всего Чернораменья, но даже из дальних мест, из самой зарубежной Ветки. Запустело место, откуда выходили рьяные проповедники «древлего благочестия» в Прикамские леса, на Уральские бугры и в дальнюю Сибирь… «Кержаками» доныне в тех местах старообрядцев зовут, в память того, что зашли они туда с Керженца, из скитов Софонтьева согласия.
— Как же, матушка, не спросились? — возразил Василий Борисыч. — На московском
соборе от вас было двое послов: старец Илия улангерский да
отец Пафнутий, керженского Благовещенского монастыря строитель и настоятель.
— Госпожа Израэл, что с вами? — недоумевал наш снисходительный институтский батюшка
отец Василий, когда на уроке закона Божия, вместо того, чтобы рассказать о первом вселенском
соборе, я понесла несусветную чушь о патриархе Никоне и сожжении священных книг.
Посмотреть на него — загляденье: пригож лицом, хорош умом, одевается в сюртуки по-немецкому, по праздникам даже на фраки дерзает, за что старуха бабушка клянет его, проклинает всеми святыми
отцами и всеми
соборами: «Забываешь-де ты, непутный, древлее благочестие, ересями прельщаешься, приемлешь противное Богу одеяние нечестивых…» Капиталец у Веденеева был кругленький: дела он вел на широкую руку и ни разу не давал оплошки; теперь у него на Гребновской караван в пять баржéй стоял…
До того места доходит Таифа, где
собор отцов хулит и порицает пляски, скаканья, плещевания руками, ножной топот и клич неподобный.
Прежде езжала она на
соборы с
отцом и матерью, но вот уже четыре года минуло, как паралич приковал к постели ее мать, и Катенька ездит к Луповицким одна либо со Степаном Алексеичем.
Настал час великого
собора. Стемнело. Утомленные цело-дневным жнитвом, крестьяне спать полегли. И
отец Прохор спит со своей семьей. Спит село, одни собаки настороже.
И вот с самого великого
собора, бывшего без малого месяц тому назад, она совсем изменилась: не принимает участья ни на святом кругу, ни за столом, сидит взаперти, тоскует, грустит и просится к
отцу домой.
Не послушалась тогда мать Августа уговоров на
соборе прочих игумений, не свезла в Москву эту икону, с которой связано давнишнее предание, что скиты керженские и чернораменские останутся неприкосновенными до тех только пор, покамест она не будет поставлена в великороссийской церкви, — а вот она теперь у
отца Тарасия.
Забыта была тетя Родайка, от которой она отбилась в толпе y
собора… Забыто на миг тяжелое разочарование невозможности уехать к себе на родину… Только и было сейчас думы, что о Нем, Государе, Державном
Отце могучей страны и о самой стране, о милой России, которой она, Милица, теперь же, не задумываясь ни на минуту, отдала бы жизнь… О, если бы она могла умереть за них обоих, если б могла!
Итальянцев или фрязов, как тогда их называли, еще терпел он в своем дому и удостоивал своей беседы, потому что они строили или сбирались строить домы божии; болонского художника Рудольфа Фиоравенти, иначе Аристотеля, уважал как розмысла, будущего зодчего Успенского
собора, и более как
отца мальчика, крещенного по-русски.
Не мысли, о государь, чтобы святой
отец нудил тебя оставить веру греческую: нет, он желает единственно, чтобы ты, имея деяние первых
соборов и все истинное, все древнее извеки утвердил в своем царстве, как закон неизменяемый.
— Место свято пусто не живет, да и верующие в него тоже. Духовные сановники вскоре всем
собором избрали на упразднившееся место в московские пастыри суздальского святителя Филиппа. Этот муж, разумный и красноглаголивый, силою слова своего разогнал во имя Божие эту челядь, а нас просветил надеждою, проповедуя об испытании и покорности рабов земных
Отцу нашему Небесному, чадолюбивому.
— А больше всего поразило его другое горе, — промолвил Чурчило, — когда он узнал, что
отца его, Упадыша, прокляли во всех новгородских
соборах. Куда же ему деться, его бедной головушке? Где теперь найдется ему отчизна? Жаль его, жаль!
— Место свято пусто не живет, да и верующие в него тоже. Духовные сановники вскоре всем
собором избрали на упразднившееся место в московские пастыри суздальского святителя Филиппа. Этот муж, разумный и красноречивый, силой слова разогнал во имя Божье эту челядь, а нас просветил надеждой, проповедуя об испытании и покорности рабов земных
Отцу нашему небесному, чадолюбивому.
Часто спрашивает себя о причине своей тоски, требует у сердца отчета, почему оно любит иноземца, басурмана, которого гнушаются все добрые люди и клянет
отец, чью веру прокляли святые
отцы на
соборе.
На все убеждения друга он хранил глубокое молчание; в его душе восставали против лекаря сильнейшие убеждения, воспитанные ненавистью ко всему иноземному, неединоверному, проклятому, — как он говорил, — святыми
отцами на
соборе и еще более проклятому душою суровою, угрюмою с того времени, как пал от руки немца любимый сын его.
— А больше всего поразило его другое горе, — промолвил Чурчила, — когда он узнал, что
отца его, Упадыша, прокляли во всех новгородских
соборах. Куда же ему деться, его бедной головушке? Где теперь найдется ему отчизна? Жаль его, жаль!
Она набрана и отпечатана еще при патриархе Иосифе, но вышла в свет в первый год патриаршества Никона («Кормчая» была издана еще в 1650 г. в Москве — не полна и теперь весьма редка, в 1787 г., в Москве же, в 2 частях, в 1842 году, в Петербурге, в весьма сокращенном виде, под названием: «Книга правил святых апостолов, святых
соборов вселенских и поместных и святых
отец»).].
И так всё далей и далей, гонит стезю аж вплотную до святых вселенских
соборов и
отцов, и аввы Дорофея, и исчисления их: «На одном точию 418 святых было…» Не угодно ли!